На скамейке я стою, как на острове,
Но, хоть стоя, всё ж пою… что-то острое
Мне впилось туда, чем я, сидя, думаю,
А кругом течёт струя - каракумою.
Как в пустыне пусто всё, нет отдушины,
Лишь замки продели пальцы в проушины,
Протоплазменные щи душно варятся,
Юных дев ищи-свищи… они старятся.
И торчком торчу, угрюмый, на лавочке,
В магазинах вянет сыр на прилавочке,
Дед клыкастый, с бородой, всё ругается, –
Мол, тебе за это штраф полагается.
Бесконечно изреченье речистое –
Ведь сиденье до тебя было чистое,
А теперь его попрал ты ботинками,
Видно, связи у тебя с осетинками!
Террорист ты городской, злоумышленник!
У меня был предок – скотопромышленник,
Да и тот себя держал подобающе,
А не так, прости меня, вызывающе.
Ну-ка, скоренько сойди со скамеечки,
Ишь, изгадил пылью-грязью все реечки,
Что за люди – ничего им не стояще,
Доставай-ка утиральник, убоище!
Эка! Что ты там достал, рукосуище?!
Замахал руками дед протестующее –
Носовой платок таким не бываючи –
Говорил он, головою мотаючи.
Лучше спрячь его скорей, не выпрастывай!
Слышал, в Индии-стране статус кастовый,
Но и там, у самых низших, у париев,
Я уверен, нет таких рудиариев!
В чём изгваздал ты его, окаянный мой?
Молодым я был – ходил по Руси с сумой,
Но свой нос увещевал чистой тряпочкой,
В крайнем случае – вот этой культяпочкой.
Речи старого клеща мне не по сердцу –
Пожелал ему прыща в переносицу,
И, замурзанным платком утерев свой грех,
Со скамейки я упал на глазах у всех!
Загремевши, как утёс, в море с берега,
Я расквасил себе нос, и истерика
Овладела мной внезапно, как женщина,
Зарыдал я, как при немцах Смоленщина.
Все толпою утешать меня ринулись,
Кто валялся с перепою – подвинулись,
Уложили, с носа лишнее скинули,
На головку мне платочек накинули.
Полежал я так какое-то времечко,
Только чую, стало липкое темечко…
Это, братцы, результат неопрятности.
От неряшества одни неприятности.
Да и даже не одни, а во множестве.
Бог считает мои дни, но в убожестве
Пребываю я досель, как в гареме шах,
В голове моей кисель, не в порядке пах…
Но зато стал посещаем я Музами,
За стихи они мне платят арбузами,
Мякоть сочную, как тать, не устал кусать,
И от этого, я чай, так хочу писать!
И рождаются стихи от визитов тех,
Мы, поэты – петухи, мы клюём орех,
Тот орешек не простой – под скорлупкою
Извивается глистой сущность глубкая.
Это смысл бытия и наития,
Рифм журчащая струя, и события,
Это вольности пейзаж, это ночь и день,
Это нежность и кураж, это мощь и лень…
Это чёрная печаль, радость светлая,
Ночью к берегу пристань – там, под ветлами,
У Наяды гребешок, как смычок в руке…
Камнем тонет злой слушок в тихом ручейке.
И стоит поэт, как слон, на скамеечке,
Рубль мыслей копит он по копеечке,
И, наверно, что-нибудь сочинит, злодей…
Не поймёт стихов тех суть большинство людей.
Свежие комментарии